В винном ресторане Pinot Noir при поддержке партнеров — Абсолют Банка и журнала «Кто главный» — прошел творческий вечер известной актрисы театра и кино, заслуженной артистки России Елены Ксенофонтовой.
По традиции программу вечера украсил моноспектакль Елены Юрьевны, в котором она рассказывала о своей жизни и творчестве, читала стихи поэтов-обериутов и пела a cappella, а также праздничный ужин от шеф-повара ресторана Pinot Noir с традиционными французскими блюдами.
После творческого вечера Елена Юрьевна согласилась ответить на несколько наших вопросов.
— В сегодняшней встрече звучали стихи абсурдистов-обериутов. Вы читали, наверно, самые понятные их произведения?
— Да, наверное. Это было мое первое знакомство с публикой и нельзя было начинать с обериутов фантасмагорических. Так что, я взяла известные стихи, понимаемые многими. Таков мой осознанный шаг.
— Этот выбор отражает Ваше сегодняшнее мировоззрение?
— Скорее, мое сегодняшнее состояние.
— А в театре Ваше сегодняшнее состояние находит созвучное проявление?
— Поразительно, но при всем своем отчасти иррационализме я — порывистая натура. Играю разные роли, но они получаются слишком романтичными… Если бы я читала поэзию, сопряженную с театральными ролями, то она бы казалась слишком банальной. Так бывает.
— Расскажите, какие фильмы Вы смотрите, на какие спектакли ходите…
— Я в театр не хожу, я в нем работаю… Шучу… В основном смотрю экспериментальные спектакли, либо это спектакли моих друзей, на которые меня приглашают. В последнее время мне нравятся пластические — молчаливые, как я их называю, спектакли. Есть группа глухонемых артистов, которые сделали спектакль по притче Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Потрясающий спектакль. Я не думала во время просмотра, что они глухонемые, я думала, зачем в этом спектакле говорить. И так все понятно. Я очень люблю какие-то новые вливания в театр. Потому что, когда — а это происходит очень быстро — у актеров наступает пресыщение, и у зрителей оно не может не происходить. Типа «мы удались», «у нас уже есть свой почерк». И мне это перестает быть интересным, я не вижу поиска.
— А экспериментальные театры, «Практика»?
— Вы знаете, я смотрела такие спектакли, но не все. Меня не интересует эпатаж в чистом виде. Я смотрела «Кеды», «Я — пулеметчик!» От последнего спектакля была в невероятном восторге, и не потому, что там играет мой товарищ — Кирилл Плетнев, который получил премию «Чайка» за этот спектакль… Слава богу, у нас очень много хорошего происходит…
С «Практикой» сложнее. Как только люди начинают работать не по принципу «я делаю так, потому что не могу не сделать так», а «я делаю, не так, как другой, лучше, чем другой», мне это не очень нравится. Когда кино снимается для фестиваля. Меня это раздражает, отпечаток откладывается.
— Вы думаете, что кто-то снимает кино, думая исключительно о фестивалях?
— Я это знаю, я прихожу на встречу с режиссером, и он говорит: будем делать для фестиваля.
— Может быть, он немного лукавит?
— Нет. Такой маразм бывает иногда.
— И что же Вы все-таки смотрите в кино?
— Недавно смотрела фильм «Дом» с Гармашом в главной роли. Очень неоднозначный фильм. Но достойный. Есть и еще достойные работы, потом вспомню, скажу.
— А Вы в Ростове бывали раньше?
— Однажды приезжала сюда на гастроли. Но не помню особых деталей, честно говоря.
— Не исключено, что здесь по Пушкинской в 20-е годы прошлого века ходил обериут Николай Олейников, донской казак, уроженец станицы Каменской…
— А Вам показалось, что женщина читает совсем не женские стихи?
— Может быть, и так. Но во всех этих стихах мир абсурден, но есть любовь.
— Не только и не столько любовь, сколько вера, что разум — чистый, разум — все равно победит. Что даже в тех реалиях, в которых мы существуем, можно сохранить что-то чистое, глубокое, остаться верным самому себе.
— Елена Юрьевна, а Вы доверчивый человек?
— Да, очень.
— В одном из интервью Вы как-то сказали, что в юности сами придумывали себе биографию. А как это проявлялось?
— Очень хотелось соответствовать, понимаете… Провинциальная девочка приезжает в столицу, хочет заниматься определенной профессией. Осознает, что она не добирает в знаниях. И тогда она выбирает такой способ существования — такой странный, задумчивый образ. Начинает что-то рассказывать, придумывать о себе.
— Ну, что именно, например?
— Многое! Я придумывала происхождение родителей, где и как я живу, рассказывала о традициях, которых у нас в семье нет. И я в это глубоко верила. В своих рассказах я много путешествовала, чего на самом деле не было. Я рассказывала свои впечатления о городах-то, что я слышала от других людей. Это шло таким снежным комом. Потом я просто физически устала соединять все эти нити. Я все это сбросила с себя и пришла к абсолютной правде. Легко!
— А кто же Ваша мама? Вы говорите, что она много работала. А кем?
— Кем она только не работала. Она и металлургом была, окончила какой-то техникум. Она была бизнес-вумен, у нее были частный детский сад, частная музыкальная школа, ресторан. Потом все это пошло прахом. Затем она работала в теплицах, в подсобных хозяйствах, на шахте — в тяжелые времена. То есть, у нее мощная такая биография.
— И она хотела, чтобы Вы поступали в МГИМО?
— Она — человек невероятного ума… Она видела мои способности — мне легко давалась учеба… Но вообще-то я готовилась в историко-архивный институт, нынешний РГГУ. А попала в театр…
— Вы сказали сегодня, что собираете елочные игрушки?
— Да. Еще у меня большая коллекция авторских кукол, таких серьезных. Я вообще охотница за ними. Знаю очень многих авторов. Механические куклы для меня — холодные. Я могу их оценить, но держать в доме не буду. У меня есть свой выработанный вкус на этот счет… И елочные украшения собираю. У меня уже вся квартира в игрушках, целых семь елок!
— А простые деревянные куклы типа Буратино Вас интересуют?
— Да. Есть у меня такие. В Праге я однажды нашла марионетку-Буратино в маленьком антикварном магазинчике. Но у меня нет цели собирать старинных кукол… У меня есть знакомые авторы, они мне звонят и говорят: я сделал новую куклу, приезжайте посмотреть.
— А какой Вы были в детстве, помните?
— Вы знаете, я всегда пыталась что-то организовать, свою подругу пыталась научить танцевать, создать какой-то коллектив. Я мечтала открыть литературный салон, организовывала встречу нового года. У меня, наверное, до сих пор существует какой-то свой мир, в котором мне приятно существовать и который, слава богу, не вредит никому. Наоборот, даже забавляет. Я — человек из детства, может быть, даже не из своего. У меня иногда бывает такая ностальгия по непережитому. Вроде, я где-точто-то слышала и так странно, что это было не со мной.
— Это созвучно стихотворению Заболоцкого «Я — только краткий миг чужих существований»?
— Да, да!
Справка:
ОБЭРИУ (Объединение реального искусства) — литературно-театральная группа, существовавшая в Ленинграде с 1927-го до начала 1930-х годов, куда входили К. Вагинов, А.Введенский, Д.Хармс, Н. Заболоцкий, И.Бахтерев, Ю. Владимиров, Б. Левин. К ОБЭРИУ примыкали поэт Н.Олейников, философы Я.Друскин и Л. Липавский. Обэриуты называли себя еще «чинарями», переосмыслив выражение «духовный чин». ОБЭРИУ была последней оригинальной выдающейся русской поэтической школой Серебряного века наряду с символизмом и футуризмом.